Сердце ворона  - Анастасия Логинова

Что же, он связан с этим местом, с этой девушкой? Бывал в пансионате прежде? Рахманов, жадно ища глазами, прошелся от стойки метрдотеля к лестнице и обратно; заглянул за высокие двойные двери, за которыми пряталась просторная столовая – пустая нынче. Нет, он определенно здесь не был. Не в привычной всем реальности, по крайней мере. Вероятно, он бывал здесь все-таки в видениях. Но в видениях много всего случалось и, порой, упорядочить все, увязать воедино было задачей не из легких.

Рахманов неслышно скользнул за стойку, где только что стояла она. Девушка была совсем неопытной, наивной и, конечно, не ожидала подвоха, потому даже не пыталась убрать с глаз подальше учетные книги, ключи от сейфа и номеров да прочее. Рахманов, конечно, не собирался доставлять ей неприятности, он лишь прошелся взглядом по журналу со списком постояльцев. Актриса Щукина занимала седьмой номер. Ему самому выделили первый – тот самый, с видом на увитую плющом башню. Более ни одна фамилия из списка не была Рахманову знакомой.

Зато, прислушавшись к чему-то ему одному слышному, он вдруг нащупал картонный прямоугольник, спрятанный за тряпичной обложкой журнала. Поспешил вынуть.

Это была фотокарточка. С ее лицом – нежным овалом, обрамленным светлыми волнистыми прядями, что выпали из зачесанных «короной» волос, по-детски вздернутом носом и едва заметной родинкой над правой бровью. Ребенок… Сколько ей? Двадцать? Восемнадцать? Ребенок… А глаза у нее зеленые, что море в бурю.

Фотокарточка не показывала всех красок, да и в глаза ей он ни разу так и не посмотрел, однако Рахманов видел эту девушку прежде. Даже не так – он знал ее. Знал, как знают, как родную сестру или хорошую подругу. Знал, что напугал ее до смерти, застав сегодня за купанием, и знал, что, отдав распоряжение горничной, она поднялась к себе и стоит теперь возле распахнутого окна. Смотрит на ту самую башню. Знал не потому, что вторгся в ее мысли – просто она всегда стояла у окна, когда ей бывало плохо. А он будто бы в такие минуты был подле. Это было даже не видением, это нечто другое, чему он найти объяснения пока не мог…

На фотографии девушка стояла, чинно положив ладошку на плечо женщины постарше. Матери? Должно быть, матери – очень уж похожи. Не сразу он догадался просто поглядеть на оборот фотографии – а там был текст, написанный скорым неаккуратным почерком, норовящим сползти в нижний край. «Мамочке от Лары» – вот и вся надпись.

– Ее зовут Лара… – только сейчас понял Рахманов и подушечкой пальца погладил глянец карточки, будто бы даже ощущая мягкость ее кожи.

А после Рахманов поддался какому-то порыву и убрал фото в нагрудный карман сюртука. Будто вор. Тотчас испытал к себе отвращение, но в намерении был стоек: «Это не из слабости, это для дела, – твердо сказал себе. – Происходят убийства, а концы ведут в сей пансионат. Да и не то что-то с этой «мамочкой». Отчего дочь называет ее «мама-Юля»? Глупость какая. Непременно нужно с той мамой-Юлей увидеться и выспросить, отчего прячет фото, а не держит в узорной рамке на столе, как следовало бы».

Доводы были вескими, но Рахманов все равно чувствовала себя вором, и, подобно всякому вору, торопился покинуть место преступления.

Той же лестницей, что ушла девушка, он поднялся на этаж выше. Хоть и было велено ждать, сам отыскал выделенный ему номер и без стука отворил дверь.

Он знал, что Лару здесь не застанет, но и никак не ожидал увидеть на будущей своей кровати девицу на четвереньках. Ничего неприличного: девица всего лишь пыталась дотянуться до уголка матраса, чтоб заправить простыню, но Рахманов все равно поначалу растерялся из-за открывшихся ему живописных видов. А после почувствовал себя в глупейшем положении. Извиниться и выйти, что ли?

Горничная же была сама невозмутимость: сдула с разгоряченного лица растрепанную челку, изучила его коротким взглядом от макушки до ботинок, молча заправила уголок простыни и потом только слезла с кровати.

– Извините, – молвила с явной насмешкой и сделала книксен. – Я закончила уж. А вы без багажа али как?

– Багаж позже привезут…

Горничная и стоя сбивала его с мыслей, потому Рахманов счел за лучшее отвлечься от созерцания ее и оглядеться в номере. Комната и впрямь была далеко не лучшей, не зря Лара его отговаривала – узкая да темная. На низеньком столике у самой двери совершенно пустой подсвечник, одинокий стул, дверь, ведущая в умывальню, а под окном с жидкими шторками комод. Посредине стены, как венец всего убранства, та самая кровать. У изголовья тоже был столик с подсвечником, и тоже пустым. А электричество в «Ласточку», разумеется, не провели.

Стены были выкрашены светлым, а из всех украшений в комнате имелись только акварели в простеньких рамках.

– Ну, так я пойду? Или чаю изволите? – позади до сих пор стояла горничная, уперев руку в бок, и совсем неподобострастно его разглядывала.

«Занятная девица», – подумал о ней Рахманов и решил вдруг, что девица еще более занятная, чем ему показалось сперва.

Рахманов улыбнулся ей, сам не ведая, как преображает улыбка его лицо:

– А и впрямь, не выпить ли чаю? – спросил почти что задорно. – Пирожные у вас делают, скажи-ка… Галина, верно?

– Верно… – Заметно было, что, поразившись догадливости постояльца, Галина даже подрастеряла свою уверенность. – Пирожные есть… эти, как их… французские…

Она вдруг сбилась, пальцами принялась теребить передник, а глаза, не выдержав взгляда Рахманова, отвела в сторону.

– Круасанны? – подсказал он.

– Ага. Есть с клубникой, есть с абрикосами, а есть просто с кремом с брюлле. Вам каких?..

– А ты что посоветуешь, красавица?

– Не знаю, не велят нам советовать. – На него она зыркнула теперь совсем робко. Как загипнотизированная, добавила тихо: – С кремом самые вкусные.

– Вот и принеси парочку к чаю.

Не подняв головы, Галина коротко кивнула и вышла.

Улыбка, как только закрылась дверь, сползла с лица Рахманова. Это не он сейчас был, не он так ловко усмирил и покорил девчонку – он сам бы не сумел ни за что. Да и противно ему было подобное. Что, если эта его личина вылезет вдруг при ней, при Ларе? Нет уж… лучше сразу в петлю.

Рахманов только теперь вспомнил про вид из окна, который столь невежливо вытребовал, подошел и одернул штору. Усадьба и впрямь походила на замок: выстроена была из камня, и эта башня… С дороги ее не видать, лишь черное пятно на фоне неба. Отсюда вид куда лучше.

А под окнами, сразу за редкими персиковыми деревьями и решетчатой оградой, расстелилось кладбище. От неожиданности Рахманов отпрянул. Плотнее задернул шторы – пусть в комнате оттого стало еще темнее, но вид из окна не вызывал никакого желания на него любоваться.

К тому же, постучав и дождавшись ответа, в номер вернулась Галина. Руки ее были заняты подносом, потому дверь она захлопнула ударом пышного своего бедра. Стрельнула в Рахманова взглядом, теперь уж не таким робким. Успела все позабыть, или решила взять реванш?